...«Не мечтай о России: её попрали люди и покинул Бог»...

[duchesselisa]

Пожалуй, Ася - самое тургеневское имя. Его в старой России с легкой руки писателя полюбили настолько, что "Асеньками" в домашнем кругу становились Александры, Анастасии и даже Ксении.

Анастасия Борисовна Дурова тоже была Асей в семье и происходила из того же рода Дуровых, что и знаменитая кавалерист-девица. Она родилась в Луге, маленьком городке между Петербургом и Псковом, в 1907 году. 10 лет Асенька прожила в счастливой стране, а потом оказалась в эмиграции.

Асенька меня заинтересовала после того, как я прочла письма, которые отправляла Асе ее бабушка, генеральша Евгения Александровна Свиньина, оставшаяся в Петербурге подле революции. К сожалению, писем самой Асеньки нет. Евгения Александровна погибла в годы блокады, архив ее конечно затерялся. Но из тех писем, которые Ася бережно хранила, можно узнать многое.

Можно представить, что ощущала одинокая пожилая женщина в совдепии, жена генерала стала служить в немецкой семье прислугой, но она не жаловалась, не без горечи, не без сожаления, но как-то очень светло она пишет своей внучке. Рассказывает о прошлой, дореволюционной жизни, о знакомых, немного пишет о своей повседневности. По письмам этим видно, что Ася скучала по бабушке не меньше, чем бабушка по ней. Девушка рвалась в Россию и мечтала о ней, а Евгения Александровна очень мягко, но настойчиво каждый раз убеждала внучку даже не думать о возвращении в Россию, потому что ни России, ни тех характеров русской классики, которыми была очарована Ася уже не осталось.

Видно, что девушка была довольно ранимая, душа ее металась, ведь она была, как и многие эмигранты, и во Франции чужая и в новой России - не своя. Распрощавшись с мечтами о возвращении на родину, Ася приняла католичество. Это решение вызвало настоящую семейную драму, но старенькая бабушка в далекой России внучку поддержала. Возможно, Евгения Александровна понимала, что католичество сроднит ее внучку с Францией и еще больше отдалит от желания вернуться в Россию, а значит - спасет Асю.


Тем не менее, Россию Асенька не забыла. Она все же возвратилась на Родину, но милую анмама конечно не застала. Евгения Александровна умерла в дни блокады. А Ася приехала в Россию в 1960-х и работала во французском посольстве в Москве с 1964 по 1977. Да не просто работала, а все это время переправляла на запад для печати произведения русских авторов, которые публиковать в Союзе никто не позволил бы. Бабушка-смолянка и дедушка-генерал могли бы гордиться такой внучкой.

Теперь, собственно, сами письма. Точнее - несколько выдержек из них. Полностью опубликовать всё не позволил бы формат жж. В письмах - вся палитра безнадежности, серости и убогости советской жизни.







«Чего же тебе стремиться сюда, в наш леденящий и сковывающий мозг и сердце холод? У вас там – солнце и солнце – это жизни свет. У нас нет солнца. Не давай воли своей тоске! Преломи ее, не забывай, что ты – моя внучка, а также праправнучка героев. Предки мои не даром в гербе имеют золотое рыцарское колено – это не луковица и не чеснок. Нужно уметь овладеть собою, дабы быть достойной этого герба. Как ни тяжелы бывают переживания – от нас зависит подчинить их себе, и самые серьезные, и самые славные победы – это победы над собою. Милая, милая моя Асенька, твоё желание быть подле меня трогает меня до слёз, но это невозможно теперь совершенно. Вот погоди, когда ты окончишь учение, когда будешь самостоятельной, более независимой, тогда, если буду еще жива, будем обдумывать с тобой, как нам устроить это свидание. Но конечно не в России. А пока будем покорны судьбе и мужественно переносить это испытание, не отравлять себе жизнь напрасными огорчениями. Все это у тебя минует, в твои годы настроение – это вешние воды. Желаю только, чтобы желания повидать меня не унеслись, а там, надеясь на Бога, будем терпеливы и всё будет как Ему угодно».


«Моя милая, дорогая Асенька, только что получила твое письмо и сейчас же отвечаю, так как оно уже не первое носит оттенок грусти, чего-то томящего тебя. Не хочу думать, что это серьезно, твои годы уж такие, что склонны к задумчивости и необъяснимой тоске, и поэтому буду надеяться, что это пройдет… Что меня тревожит – это твоё стремление в Россию. Ну почему это? Неужели ты думаешь, что найдешь здесь то, к чему тебя влечет? Я уже говорила тебе, что как ни дорога могила, но жить на могиле и могилой нельзя. Всё то, что на расстоянии, по прежним преданиям, кажется притягательным, в действительности не то. Помимо того, что вcё изменилось до неузнаваемости , всё до того ново, не свойственно родному, что мечты твои о возврате пусть останутся мечтами. Сохрани Бог осуществить их! Идея навестить могилу, несомненно, похвальна, но устраивать свою молодую жизнь на ней – безрассудно. Живя в прекрасной стране, хотя тоже в силу общей неразберихи часто встряхиваемой разными житейскими передрягами, всё же в этой стране, твоей второй Родине – культурно, законно и права человека отчетливо обозначены. Работая, трудясь, можно достичь обеспечения к старости… Что же ты найдешь там, где нет ничего определенного, где всё зависит от минуты, новых опытов над человеком и его потребностями, где даже себе нельзя верить, потому что не знаешь, что от тебя завтра потребуют… Не воскресить к этой жизни умерших, не стоит и нарушать тишину дорогой могилы. Пусть русское почивает сном вечным, не будем тревожить прах. То, что должно возродиться – само воскреснет, не нашими слабыми силами поднять мёртвых. Жизнь до того изменилась, что я иногда сомневаюсь, жива ли я еще?... Ну подумай, вся эта сказочная красота ушла навеки и новым людям нужны новые переживания. Не скажу, что я им завидую, этим новым людям. Пусть они конечно живут и будут счастливы по-своему, но я ни за что бы, ни за какие блага мира нового не хочу отречься от моего старого счастья, его красоты. Теперь я не вижу ни в чем красоты, а без нее всё – грош цена… Здесь не Русью пахнет. Ну что манит тебя? И дым Отечества нам сладок? Но где же это Отечество? Даже дыма нет, а об обычаях, преданиях, давно забыто. Ну чего же тебе? Или тебе кажется, что Москва – и до сих пор Москва? Забудь о ней, нет ее, Москвы – пусть почивает с миром, она долго жила.



«Не мечтай о невозможном, да в сущности, уже никому ненужном . Надо жить как Бог велит. Это старая русская поговорка, а в старину были мудрые люди о своей простоте сумевшие поговорками завещать нам и доказать, что не все же на Руси были дураки».



«Не стремись, не стремись сюда. И хотя мне очень-очень хотелось бы обнять тебя не только письменно, но и наяву, но лучше пусть этого не будет – лишь бы ты от своего счастья не ушла».

«Думаю, что лет через 10-15 в России выработается совсем новый язык, внешность и характер. От русского человека останется только историческое воспоминание по учебникам как от человека каменного века. И эту новую породу людей трудно будет убедить, что они – потомки суворовских, кутузовских героев. Кстати, я совершенно сочувствую тебе, Асенька, и понимаю, что в твои годы, прочитав такое дивное творение, как гениальная «Война и мир», можно впасть в то очарование, которое всецело овладело тобой. Старые люди, и те неравнодушны к этой великолепной вещи, и давно уже усталые, замученные и разочарованные, сердца их начинают усиленно трепетать, читая эти страницы героического прошлого нашего многострадального народа. А Наташа, твоя любимая русская героиня этого романа не одной тебе является воплощением прекрасной русской девушки. Еще очень хороши его «Детство, Отрочество и Юность». Ты, верно, уже читала? А то прочти. Прошлое дало России эти типы. Будущее никому не известно, но по теории вероятности эти типы здесь не повторятся и тебе не придётся, по твоему возвращении в Россию, встретить Наташу, князя Андрея, Пьера и так далее. Люди будут новые, совсем новые. И Наташа так же будет далека от них, как героиня времен Грозного, если не дальше».


«Теперешние моды не всем идут. Нужны красивые ноги, грация, красивая шейка и руки. К сожалению, редки те, кто здесь этим обладает. Больше – кривые ноги, не умеющие носить обувь, грубые физиономии и резкие движения. Как выражаются люди: «Где эти лебединые шейки, плавная поступь, где степенные красавицы Маковского?» Все давно перевелись, а от русского типа остались только картины в Эрмитаже».



«Особенно бы хотелось описать жизнь в Петербурге, людей того времени и двор, балы, парады в Красном Селе, свадьбы, крестины, юбилеи, похороны, коронации, Москву с её причудами, Ходынку, салоны, спектакли, мир артистов мною известных, Маковского, Фигнер, его жену, старушку-сестру композитора Глинки, Мельникова, Савину, Абаринову, Ольгину, Варламова и много-много других. Но для этого надо чувствовать себя свободной, нельзя все время оглядываться. Например, Александр III, Николай II и их семьи… Что я могу сказать, когда я чувствую, что мне тесно. И что я думать могу? И написать? Подожду…»



«Люди озлоблены, замерзли, ненавидят друг друга и право, слушая эту злобную, желчную болтовню, невольно задумаешься. Ведь в сущности нам теперь самый свирепый враг – все чужие, не иностранцы, а мы сами - ведь в ложке воды готов уничтожить друг друга. Где же русское добродушие, смешливость, всепрощение? И становится светлее на душе, когда подумаешь, что тебя, моя добрая девочка, здесь нет, что ты живешь вдали от этой злобы и ненависти, и мечтами, воображением, окрашиваешь пустыню и мрак заброшенной, растерзанной родной могилы Родины. Избави тебя Бог увидеть тебе, во что превратился родной тебе народ»…

«Намучились мы, так как один из наших ученых объявил, что у нее скарлатина, но Вижлинский, добрый милый старичок еще лечивший когда-то Асю, нашел ангину в легкой форме. До чего эти наши докторессы, мнящие себя знаменитостями, ровно ничего не понимают, умеют только смело и безжалостно резать безответственных собак. Прожив рядом с этими особами, я убедилась, что они совершенно профаны в медицине, кажется, я понимаю больше их из жизненной практики».


«Действительно черные дни настали. А на душе – еще чернее. И ты, моя Ася, хотела покинуть страну, которая дала тебе все то, чем ты сейчас пользуешься, главное – свободу и покой твоих родных».


«Самое лучшее – не быть. А я люблю вас всех…Не увижу я вас никогда – это несомненно, ибо волчья пасть не выпускает свои жертвы».


«Жестокие люди, жестокое время, и всё это когда-то пройдет, как проходит всё на свете. И чего ради идут эти упражнения в развитии бесчеловечности и глумления над всем, что так красило эту жизнь для всех. Кто переживёт, тот убедится, что всё это было напрасно».



«Здесь ведь совсем нет ничего родного, поэтому можно только спать мёртвым сном, да и то только если тревожить не будут».